Суммируя деловые качества Юлия Лазаревича, и, зная его долгие годы в период руководства НИИ ПМК, профессор Ю.Г. Васин употребил ключевое слово "первопроходец". Действительно, вся научная карьера Ю.Л. складывалась так, что ему приходилось многое делать впервые, об этом убедительно свидетельствует список его публикаций. Но будет справедливо сказать, как это верно и по отношению к его индивидуальным особенностям, когда чисто пионерский характер, в подлинном смысле этого слова, определял его поступки на протяжении всей жизни.

Мы познакомились весной 1957 года среди шумной тесноты маленькой комнаты комитета комсомола Горьковского университета на ул. Свердлова 37. Страна одержимо готовилась к международному фестивалю молодежи и студентов в Москве, повсюду проходили мини фестивали, каждый факультет находился в творческом поиске. Мне как секретарю факультетского бюро ВЛКСМ истфила по статусу полагалось быть ближе к центру событий. Атмосфера азарта в предстоящей борьбе за первое место, столкновение амбиций, соревнование талантов - все создавало приподнятое настроение. Даже на этом фоне его нельзя было не заметить.

Юля был "москвич" конца 50-х. Свободен и независим в своих суждениях, он располагал к себе не только стилем поведения, но внутренним превосходством. Очень скоро тайное стало явным: он работал над своим дипломом в "святая святых" новой научной дисциплины, в лаборатории управляющих ЭВМ в отделении прикладной математики МИ АН СССР. Его научным руководителем был сам А.А. Ляпунов, хотя практически, как я узнала позднее, его работу контролировал Э.З. Любимский, который только что защитил первую в стране кандидатскую диссертацию по вычислительной математике. Это было событием в математическом мире, ибо данная отрасль знаний наконец-то получила признание среди математиков-"фундаменталистов". Вычислители праздновали победу. Отсвет этих событий явно отражался в его настроении. Теперь предстояло закончить дипломную работу и завершить годичную стажировку в МГУ вместе с другими пятью студентами физмата. Защита диплома, которая проходила в закрытом режиме, и тесный контакт с "корифеями программирования" как называл Ю.Л. сотрудников лаборатории, не только определили его дальнейший жизненный путь, но и оставили добрый след в памяти его кураторов.

Во время работы над ОС ИПМ

Во всяком случае, когда в 1967 году по решению Президиума АН СССР была создана комиссия по разработке современного программного обеспечения БЭСМ-6 и приглашались квалифицированные специалисты, Ю.Л. был в их числе. Группой руководил М.Р. Шура-Бура, а в исполнительный состав входили Э.З. Любимский, И.Б. Задыхайло, С.С. Камынин, Ю.Л. Кетков, Д.А. Корягин, В.С. Штаркман. Естественно, я не могу судить ни о сути, ни о деталях их общей работы, но опосредованно, через его письма и рассказы я пыталась составить представление о коллективном портрете этих незаурядных и ярких личностей. Типичные представители шестидесятников, они были сравнительно молоды, талантливы, способны на научное подвижничество и в то же время профессионально готовы к решению самых сложных проблем, связанных с космосом. У них было много общего.

К сожалению, почти все они ушли достаточно рано, в 90-е и в начале 2000-х гг. Ю.Л. успел отдать дань памяти этим замечательным людям в своем докладе на международной конференции, посвященной истории вычислительной техники и программного обеспечения в СССР, состоявшейся в Великом Новгороде в 2011 году. Можно было видеть, как тщательно и ответственно Ю.Л собирал материал для этого доклада. Он заново переживал эпизоды совместной работы, радовался находкам, вспоминал обстановку, настрой на рождение и обмен новыми идеями, когда вырабатывался и соответствующий стиль общения. Их команда в ОПМ была заметной не только по результатам. Розыгрыш и юмор входил в работу над программами как составная часть. Однажды мне по почте пришли усы, так я поняла, что работа по введению в эксплуатацию системы была завершена, ибо вся группа дала обет не бриться, пока не финишируют с победными результатами.

Однако до упомянутых событий, связанных с работой в Москве, расположился существенный этап длиною почти в десять лет. Распрощавшись с МГУ, Ю.Л. готовился вместе с остальными ребятами своего курса к военным лагерям. Ни адреса лагеря, ни время прибытия будущим офицерам не сообщили. В моем плане стояла преддипломная практика в фондах столичных библиотек, а затем поездка на целину. Надвигающаяся разлука воспринималась как катастрофа. Тогда еще не пели "с любимыми не расставайтесь", но ощущения были те же. После возвращения из Москвы в июне я решила объехать все расположенные в области точки дислокации военных лагерей, пока не подсказали заглянуть в Петушки под Владимиром. Нашла и простилась. Но к отправлению эшелона на целину он успел вовремя. И все равно настроение было грустное. Из всех дверей "телячьих вагонов" доносилось: "сиреневый туман над нами проплывает… кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда".

По дороге на целину

Наши целинные будни в Алтайском крае прекрасно описаны многими сокурсниками. 8 бригада истфила расположилась в полевом стане в 20 км от деревни Волчна Бурла. Связь с миром - только посредством радио и самосвала. Можно представить, какой праздник подарил нам Ю.Л., прислав по почте ящик дорогих конфет. Он всегда чутко воспринимал проблемы других, попавших в трудные условия, как собственные. Уже потом выяснилось, что деньги на такой недешевый подарок он заработал на стройке. Еще большую радость принесло сообщение, что он вместе с группой молодых сотрудников университета тоже едет на Алтай. Радость оказалась преждевременной, ибо расстояние в 300 км, которое отделяло их бригаду от нашей, оказалось непреодолимым. О его трудовых подвигах я узнала от его товарищей, ибо сам он никогда не любил говорить о собственной персоне. Вот несколько эпизодов.

 Однажды ночью, когда после разгрузки вагонов с цементом уставшие и грязные, ребята обнаружили, что шофер пьян, Ю.Л. молча сел за руль самосвала, хотя делал это впервые. Степь, гладкая, как стол, позволяла снизить риски до минимума. Довез без потерь. А буквально на следующий день совхозный бригадир предложил ему ввести самосвал с зерном на весы. Тут нужна была почти ювелирная точность, чтобы не сбить ворота. Ему всегда нравилось овладевать незнакомым делом, он как бы выигрывал спор с самим собой. В этом я убедилась на следующий год на берегу Черного моря. К тому времени я уже имела представление о его характере и с опасением прикидывала, как пройдет наш отдых. Лежание на пляже в виде подкопченой тушки исключалось полностью. Что меня ждет? И он нашел дело. В конце 50-х годов подводное плавание в Советском Союзе еще только начинало осваиваться отдельными энтузиастами, но была заложена хорошая теоретическая база в виде переведенной и отечественной литературы, например книга О. Хлудовой, экземпляр которой с засохшими каплями морской воды до сих пор хранится на книжной полке как дорогая реликвия. Страсть к подводному плаванию захватила Ю.Л. сразу и надолго. Тут же приобрели первые отечественные не очень удобные маски и трубки, неподъемные ласты. Все события происходили в Лазаревском, недалеко от Сочи. Тогда это место не было фешенебельным курортом, а располагало чуть ли не единственной пыльной улицей, ведущей к морю. Вскоре выяснилось, что Ю.Л. без очков почти ничего не видит даже в прозрачной воде. А цель погружений была определена заранее - собирание ракушек-рапан, чтобы самые выдающиеся экземпляры привести домой и положить начало коллекции. Мне отводилась скромная роль: нырнуть, разглядеть скопление этих моллюсков и указать их расположение, чтобы Ю. на ощупь их мог достать. Но тут был один нюанс: я не могла правильно и быстро уходить под воду. Тогда он купил накануне бельевую веревку, взял хозяйскую камеру от колеса Камаза и мы молча двинулись в нашу бухточку. Я ни о чем не догадывалась, пока он не прихватил по дороге увесистый камень. Когда мы были уже далеко от берега, он привязал камень к веревке и скомандовал погружение. Я не сомневалась в честности его намерений, поэтому послушно, а, главное, быстро ушла под воду. Затем наступал второй акт придуманного им сценария. Посреди улицы устанавливались два кирпича наподобие таганка, водружалось помятое ведро с водой и начиналась операция по извлечению тела моллюска. Я наблюдала со стороны, как усаживались вокруг него босоногие ребятишки, с которыми он делился морскими трофеями, а также бездомные собаки-любители этого лакомства.

На следующий год мы были оснащены маской с очками и подводным ружьем, боевые качества которого Ю.Л. улучшил дополнительно тремя резинками. Мне была доверена только острога, но я получила право на автономное плавание. За следующие три года мы старательно исследовали подводный мир Крыма возле Гурзуфа, Артека, заповедника Никитского сада, уже после рождения старшего сына присоединили Крымское Приморье и Судак. Эти экспедиции открывали все новые свойства его натуры. Он не воспринимал отдых ради отдыха и всегда был нацелен на какой-то результат, будь это на море или на даче. По этой причине он отвергал зимние занятия в бассейне. В нем всегда жил охотничий азарт, который толкал его иногда на рискованные поступки.

Та самая скорпена

Однажды в погоне за большой рыбой он у меня на глазах прямо ввинтился в маленькую подводную пещеру и застрял плечами. Я понимала, что воздуха не хватает и ничем нельзя помочь, наконец, каким-то последним усилием он буквально выдернул себя из этого плена. И почувствовал себя победителем. В другой раз он наткнулся на ядовитый шип морского ерша-скорпены. Рука быстро начала отекать и болезненно пульсировать, отдавая нестерпимой болью во всем теле. На биостанции Никитского сада, куда мы обратились за помощью, сказали, что противоядия не существует, уж как повезет. Он промучился сутки, а затем все пошло по-старому Единственная предосторожность заключалась в том, что он купил в аптеке маникюрные ножницы, привязал их к кукану на плавках и прямо в море, держа скорпену на острие стрелы, совершал обряд обрезания ядовитых шипов, а затем уже нанизывал рыбу на кукан. Рыбная охота имела еще и ту подоплеку, что мы с сыном обеспечивались обедом и ужином и были избавлены от стояния в очередях местной столовой, тем более, что качество нашей еды было несопоставимо.

Именно из Крыма пришла в нашу семью традиция приправлять рыбные блюда и даже пельмени соусом "Соломон", которому нас обучили местные рыбаки. После рождения младшего сына Александра мы редко отдыхали на море всей семьей и когда Саша подрос, обучение меня морскому делу было передано сыну (старший Сергей лето проводил в стройотрядах). Под упорным давлением сына я научилась прыгать с волнореза вниз головой и проныривать волну. Передача навыков от отца к сыновьям, приобщение их к "взрослому" делу всегда проходили не нарочито, а как-то само собою. Ю.Л. не упускал возможности взять с собой Сережу на научные школы-семинары и он не только имел возможность увидеть Прибалтику, Байкал, Алушту, но и расширить свой кругозор, слушая доклады и общаясь с серьезными учеными. У всех мужчин в нашей семье было много общего не только в предпочтениях, но и в манере мышления, в способе изложения материала. Это было видно даже по их школьным сочинениям. Они были привержены, как отец, принципам логической строгости, ясности и простоте стиля. Не менее важной в "генетическом наследии" была основательность в подходе к разработке проблемы, независимо от темы, у. Сергея - на поприще химической науки, у Александра в области программирования. Когда Александр оказался соавтором отца в нескольких монографиях, то его главы оценивались именно с этих позиций и Ю.Л., будучи очень придирчивым редактором, говорил мне, что ему почти не приходится вносить правку в текст работы Александра. Мы считали себя "избалованными" родителями в том смысле, что не знали проблемных забот об их учебе, но Ю.Л. хорошо представлял круг их интересов. Если старший к окончанию школы видел себя только химиком, то младший уже с пятого класса тянулся к профессии отца. Наконец, в восьмом классе он получил в подарок компьютер Commodor, что для 80-х годов было еще большой редкостью. Почти весь класс прошел "школу молодого бойца" - программиста у нас дома.

Научная карьера Ю.Л. и прямо и косвенно влияла на семейный быт. Для меня эти перемены обозначались новыми темами и терминами в разговоре, появлением его новых публикаций, научными командировками. В 1963 году он приступил к чтению общего курса по программированию на кафедре прикладной математики факультета ВМК. На следующий год состоялось открытие НИИ ПМК и Ю.Л. предстояло сделать выбор между ВЦ и ПМК.

С ВЦ связывали годы плодотворной работы вместе с группой программистов, которые стали нашими общими друзьями. Этот выбор дался нелегко. Отдел, куда Ю.Л. был принят в качестве младшего научного сотрудника, возглавил С.И. Альбер. К этому времени кандидатская диссертация Ю.Л. была готова, но он непозволительно долго откладывал ее формальное завершение. При активной настойчивости завотделом он довел дело до конца и в 1965 году успешно ее защитил. Одним из оппонентов выступил Э.З. Любимский.

Конец 60-х и начало 70-х мне запомнились как бум в развитии программирования, судя по косвенным, домашним наблюдениям. Во-первых, растущее количество перфокарт, с которыми он не расставался даже дома; во-вторых, значение слова "ошибка", оно преследовали его и ночью. Альбер мне как-то сказал, что умение Ю.Л. найти ошибку в программе сравнимо с умением найти иголку в стоге сена.

Затем началась бэйсикомания со своим слэнгом типа "ликбэйсик". Ю.Л. работал над первой в стране диалоговой системой программирования на базе языка BASIC. Он пишет учебник по программированию, который будет еще долго востребован самыми разными специалистами. Дома мне безуспешно пытались втолковать, что значит создать интерактивный компонент, повышающий быстродействие рабочей программы. Кстати, это было сделано намного раньше, чем за рубежом. Если бы в это горячее время можно было спросить психолога о состоянии Ю.Л., он, вероятно, назвал что-нибудь вроде "программистской эйфории". Однажды, находясь в таком настроении, он мне предложил: "Давай я научу тебя программировать. Я могу научить даже фонарный столб!" Надо было согласиться, хотя бы на элементарную компьютерную грамотность.

В его архиве хранится весьма пухлая папка с просьбами выслать систему программирования БЭЙСИК. Все адреса перечислять слишком долго, удивляет их география: Москва, Саратов. Казахстан, Нижний и область, Шахты, Тула, Новосибирск, Владивосток, Сухуми…. Точка в научных и романтических его отношениях с Бейсик на протяжении 20 лет была поставлена в итоговой работе "Толковый словарь языка программирования Бейсик", изданной в 1992 и которая по сути представляла собой энциклопедию терминов, используемых в Бейсик-системах программирования. В том же году им была защищена и докторская диссертация на тему "Создание инструментальных программных средств для разработки диалоговых систем САПР и АСНИ". Подготовка к ней не заняла много времени, ибо стала обобщением многолетнего опыта работы над расширением диалоговых возможностей языков программирования и внедрения его в практику крупных промышленных предприятий.

Насколько Ю.Л. был однолюбом в своей специальности, настолько разнообразен он был в своих увлечениях-хобби, причем к ним подходил с характерной для него системностью, не свойственной дилетантам. Если говорить о нем как о грибнике, то необходимо упомянуть и подбор литературы о грибах, в том числе на польском и чешском. Он не был знаком с этими языками, но, обучаясь в украинской школе, и, зная болгарский, обладая незаурядным лингвистическим чутьем, он легко разбирался в тексте. Недаром к нему обращались за помощью юристы с просьбой переводить документы с болгарского и украинского языков. Теоретические экскурсы в мир грибов дополнялись грибными фото-сессиями, ибо без фотоаппарата он в лес не ходил. В результате, просканировав свои снимки и соединив их с полученными через Интернет, он стал обладателем удивительной по красоте коллекции, которой часто любовались его гости.

Походы за грибами начинались в мае, когда появлялись первые строчки и сморчки, и кончались в сентябре. Эта охота в компании с Геннадием Григорьевичем Денисовым готовилась и как серьезная экспедиция и как приключение. Отправлялись затемно, дожидаясь рассвета у костра, чтобы первыми войти в лес. Грибной инструмент в виде аккуратно отшлифованной палки-рогатки (до сих пор лежат в кладовке) и "тормозка" из необходимых в таком случае продуктов и напитков готовились заранее. Это было не столько добывание грибов, хотя для них было делом чести принести полную корзину, сколько наслаждение жизнью. Случалось, ему приходилось реально рисковать здоровьем, а то и жизнью во время грибных походов Неудивительно, что он мог оказаться в ситуации, когда его выручали только сила характера, природная выносливость и смекалка. Однажды в лесу он порвал Ахиллово сухожилие на правой ноге, боль сопоставима с огнестрельным ранением. Он не только дошел до электрички сам, но и не бросил корзину с грибами.

За это пришлось заплатить далеко раздвинутыми концами сухожилия, что заметно осложнило операцию. В другой раз его подвел глазомер, он принял болото за зеленую поляну и прыгнул с разбега. Трясина быстро начала затягивать и доходила уже до груди, а никакой опоры не было, кроме пустой корзины, а в ней фотоаппарата. Усилием воли он заставил себя хладнокровно, мелкими рывками приблизиться к суше и ухватиться за ветку. Когда он мог уже полагать себя спасенным, он сначала сфотографировал это место (снимок хранится в семейном архиве) и только потом выжал воду и в мокрой одежде еще плутал, отыскивая дорогу к станции, Это случилось в последние дни сентября, но все обошлось даже без насморка. Уверенность и даже самоуверенность, способность сохранять спокойствие и точно просчитывать алгоритм своих действий не раз выручали его в самых непредвиденных обстоятельствах и выявляли особенности характера.

Зелёный город, август 1961 г.

Невольно задумаешься, откуда у него такая любовь к природе среднерусской полосы? ("Откуда у парня испанская грусть?") Родился он в Иркутске, куда его отец Лазарь Иванович Кетков вынужден был уехать не по своей воле, оставив работу в Киеве. Он занимал довольно высокий пост в структуре украинского комсомола, занимаясь работой по организации пионерского движения. В свое время он получил хорошее гуманитарное образование на болгарском факультете при Одесском университете. Там же и познакомился с будущей женой Ольгой Самойловной Фрум, которая заканчивала агрономический факультет. Когда в 30-е годы начались репрессии и аресты, он уже был в Ямаровке, в 50 км от Иркутска вместе с женой и сыном Ремом. Перед войной семья вернулась на Украину, но уже в родные края Лазаря Ивановича, в Запорожье. Вскоре он ушел на фронт, а семья была эвакуирована за Урал. Там, в поселке Кувандык Оренбургской области им пришлось пережить первую самую голодную зиму. Там же Юля пошел в школу, сразу во второй класс. Лазарь Иванович был ранен при переходе через Сиваш и после госпиталя присоединился к семье. Но после войны дороги родителей разошлись. Юля жил то с мамой в Горьком, где их приютила ее сестра Фрима Самойловна, жена профессора И.М. Коренмана, вместе с многочисленными родственниками (квартира на ул. Минина 5 оказалась так плотно заселена, что Юлю формально прописал к себе сосед академик А.А. Андронов), то с отцом. Но большую часть этих трудных послевоенных лет он провел на Украине в болгарском селе Андровке, в доме своего дяди Ильи Дмитриевича Червенко. Мне посчастливилось неоднократно бывать в их доме во время летнего отпуска. Илья Дмитриевич был личностью незаурядной во всех отношениях. Директор школы, прирожденный педагог, он профессионально следовал принципам Макаренко и пользовался непререкаемым авторитетом не только среди односельчан, об этом свидетельствует его деятельность в качестве депутата Верховного Совета СССР. Илья Дмитриевич никогда не упоминал о своей награде - ордене Ленина, мы об этом узнали случайно. Этой семье, где его считали сыном наряду с другими четырьмя детьми, Ю.Л. был обязан воспитанием в нем многих замечательных качеств, прежде всего трудолюбия, представлению о порядочности, долге и сострадании.

И.Д.Червенко

"Двукорневая" система интеллектуальной природы Ю.Л. обеспечила добрые всходы. Проучившись на Украине почти до 8 класса, он закончил восьмую школу в Горьком с серебряной медалью. По его словам, он недолго размышлял над выбором специальности. Документы подавал на радиофак Горьковского университета, но, видя, что опаздывает на поезд на Украину и не остается времени на заполнение 5-и страничной анкеты (обязательной для данного факультета), перенес свои бумаги в комиссию физико-математического факультета. Жизнь показала, что выбор был сделан правильно. Учеба ему всегда давалась легко и получение красного диплома стало естественным и логичным ее завершением.

Необычным оказался их курс выпуска 1957 года. Мало можно найти примеров такой студенческой дружбы, когда сокурсники регулярно на протяжении не одного десятка лет собираются вместе, вспоминают, выпускают газеты, коллажи, шаржи, обмениваются фотографиями детей, внуков, а затем и правнуков. Ю.Л. бессменно возглавлял организационную кампанию. Он не только держал в своем банке данных все старые и новые адреса, ответы на приглашения, но и лично посещал некоторых сокурсников в Нижнем, чтобы уточнить адрес. Последний сбор состоялся в 2012 году, ему физически нелегко было браться за это дело, но он не мог изменить своему долгу.

При всем обаянии компанейского человека, он отличался сдержанностью и всегда отстаивал свое право на личное пространство, куда допускались немногие. В нем доминировало мужское начало, что не исключало душевной ранимости. Такое сочетание всегда находило отклик в его окружении. Он отвергал любые посягательства на его личную свободу или попытку измерять его общей линейкой. Его дух бунтовал против физической слабости. Когда возраст стал настойчиво напоминать о себе, он старался не снижать темпы работы и страдал от вынужденных перерывов. До конца дней он не утратил способности наслаждаться работой любого формата. Через его руки прошли самые разнообразные домашние предметы - от сломанных кранов до обитых им диванов. Если нельзя было подобрать шкаф нужного ему размера, он делал чертеж и сооружал свою модель. Ему было в удовольствие поставить забор и другие необходимые постройки на даче, предварительно обработав каждую доску горбыля вручную. И он не мог смириться, когда тяжелая болезнь в 2006 году обрекла его на постельный режим. Тогда он, полулежа, подготовил к изданию свой курс "Введение в языки программирования С и С++", которые появились в издательстве Интернет-университет информационных технологий в том же году.

Представление о личности Ю.Л. будет неполным, если не упомянуть о месте юмора в его жизни. Начать с того, что с детства ему сопутствовал потрепанный том Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль". Он был передан сыновьям с рук на руки, затем в домашней библиотеке заняли свое место Ильф и Петров, Гашек и сборник "Габровские анекдоты", причем тексты жили активной жизнью, цитировались и перечитывались. Шестилетний Саша во время экскурсии с отцом в Суздаль, к удовольствию пассажиров, успел пересказать все габровские анекдоты. Ю.Л. любил подмечать комичные ситуации и ценил остроумие.

В его архиве хранится записная книжка с записью экспромтов советских писателей, сделанных во время второго съезда и попавших на стенд в кулуарах. Как Ю.Л. получил доступ на съезд писателей и к этому стенду – неизвестно, но их оригинальность неоспорима, хотя они и не были опубликованы. Ю.Л. и самому было свойственно спонтанное, неожиданное остроумие. Помню, как он с моим братом Володей Фадеевым хохотали, придумывая отдельные реплики для истфиловского театра. Он хорошо чувствовал слово и мог извлечь совершенно неожиданный смысл, изменяющий объем его значения. Когда на 16 странице "Литературной газеты" появилась рубрика со словами-перевертышами, он стал отсылать в редакцию свои удачные находки.

Можно с уверенностью сказать, что и творчество Высоцкого оказалось так близко Ю.Л. не только свободой высказывания, но и едкой насмешкой над лицемерием и парадоксами нашей общественной жизни в конце 70-х годов. С появления первых записей певца он начал собирать их со страстью коллекционера. У нас дома "тусовались" поклонники и единомышленники опального певца, сопоставлялись разные варианты текстов, уточнялись факты авторской принадлежности тех или иных песен, анализировались иносказания. Задолго до официальных публикаций произведений Высоцкого друзья Ю.Л. имели на руках весьма полный сборник, отпечатанный Ю.Л. на компьютере и собственноручно переплетенный (переплет книг также его хобби).

В 2000-х годах ситуация имела продолжение с песнями Тимура Шаова, который представлен в его коллекции в самом полном виде. Последней частью музыкальной коллекции Ю.Л. стало собрание русских романсов. Начало положил его корреспондент из Канады. Этот любитель и знаток русской музыкальной культуры активно ее пропагандировал, предлагая слушателям многообразный спектр исполнительства старинных романсов, читая лекции о биографиях и судьбах артистов. Став обладателем такого богатства, Ю.Л. серьезно увлекся, стал подбирать библиотеку, следить за выходом новых записей. Ему хорошо работалось под музыку городского и цыганского романсов.

Природная одаренность и вера в неисчерпаемость своих сил побуждали его пренебрегать осторожностью вопреки своему физическому состоянию. Он и скончался на ходу, по дороге на экзамен, в вестибюле Университета, где проработал почти 56 лет.

Кеткова И.В.